Memento Mori - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Глядя вниз на грудь, он различает очертания, но не может сфокусироваться на них и переводит взгляд на зеркало над собой.

Стрелка ведет вверх по руке Эрла, сворачивает на плече и затем спускается на грудь, указывая на изображение человеческого лица, занимающее большую часть его груди. Лицо крупного лысеющего мужчины с усами и козлиной бородкой. Изображение подробное, но как и фоторобот выглядит определенно ненатурально.

Остальная часть его груди покрыта словами, фразами, информацией и инструкциями — все надписи зеркальные, чтобы отражение было прямым.

Наконец Эрл поднимается, застегивает рубашку и подходит к столу. Достав из ящика ручку и лист почтовой бумаги, он садится и начинает писать.

Не знаю, где ты будешь, когда прочтешь это. Не уверен даже, потрудишься ли ты прочесть. Полагаю, тебе это и не надо. Такая досада, что мы с тобой никогда не встретимся. Но как поется в песне: «Меня не будет, когда ты прочтешь эту записку».

Похоже на то, что мы уже совсем близко. Уже столько отрывков собрано вместе и прочитано по складам. Думаю, ты найдешь его — теперь это дело времени. Кто знает, чего нам это стоило? Хорошенькая, должно быть, история, если бы ты только мог хоть что-то вспомнить. Наверное к лучшему, что не можешь.

Мне сейчас пришла мысль — может, и тебе пригодится.

Все ждут, когда наступит конец света, но что если мы его уже миновали? Что если весь прикол судного дня заключался в том, что он уже наступил и прошел, а мы этого так и не поняли? Апокалипсис настал тихо; стадо избранных отогнали в рай, а о нас — остальных, кто не прошел испытание, просто забыли. Уже мертвые, мы продолжаем бродить и с оптимизмом смотреть в будущее после того, как боги давно уже перестали вести счет.

Если это правда, то тогда неважно, что ты делаешь. Никакой надежды. Не имеет значения, если ты не найдешь его, потому что ничто не имеет значения. А если найдешь, то можешь убить, не заботясь о последствиях. Потому что нет никаких последствий.

Вот о чем я сейчас думаю в этой обставленной вразнобой комнатке. На стене висят фотографии кораблей в рамках. Не знаю наверняка, но могу предположить, что мы где-то на побережье.

Если ты хочешь знать, почему на твоей левой руке загар темнее, чем на правой, то я не знаю, что сказать. Думаю, какое-то время мы ехали в машине. И еще — я не знаю, куда делись твои часы. И я понятия не имею обо всех этих ключах. Не узнаю ни одного из них. Ключи от машины, от дома, маленькие ключики от висячих замков — для чего они нам могли понадобиться?

Хотел бы я увидеть, какой идиотский вид у него будет, когда ты его найдешь — выследил десятиминутный человек, убил овощ.

Через секунду меня не будет. Я положу ручку, закрою глаза, и тогда ты сможешь прочитать это, если захочешь.

Я только хотел, чтобы ты знал — я горжусь тобой. Тех, кто мог бы сказать это, не осталось. Те, кто остались — не скажут.

ГЛАЗА ЭРЛА ШИРОКО РАСКРЫТЫ, в них светится радость. Из окна машины он с улыбкой наблюдает за толпой, которая собирается на улице. Толпа собирается вокруг тела, лежащего перед входом в здание. Кровь медленно течет по тротуару, стекает в дождевой коллектор. Коренастый тип лежит ничком с открытыми глазами. Начавшая лысеть голова, козлиная бородка. Лица покойников чем-то похожи между собой как полицейские фотороботы. Это определенно кто-то конкретный и в то же время это мог бы быть кто угодно.

Эрл всё еще улыбается, глядя на тело, когда машина отъезжает от края тротуара. Машина? Как знать — может быть, это патрульный автомобиль полиции. Может быть, просто такси. Машина вливается в ночное движение, а Эрл всё смотрит, не отрываясь, на тело, пока оно не скрывается из вида, окруженное озабоченными пешеходами. Он довольно усмехается, в то время как автомобиль продолжает удаляться от растущей толпы.

Улыбка Эрла гаснет. Что-то произошло с ним. Он начинает похлопывать себя по карманам, сначала неторопливо, как человек в поисках ключей, затем немного нервозно. Возможно, при этом ему мешают наручники. Он начинает извлекать содержимое карманов на сиденье рядом с собой. Немного денег, связка ключей, клочки бумаги. Круглая металлическая вещица выкатывается из кармана и скользит по винилу сиденья.

Эрл приходит в неистовство. Он колотит по пластиковой перегородке, отделяющей его от водителя, требуя ручку. Но либо водитель не очень силен в английском, либо не в привычках копа разговаривать с подозреваемыми. Как бы то ни было, перегородка между человеком впереди и человеком сзади остается закрытой. Эрл не получает ручку.

Машина попадает в рытвину, и Эрл ловит взглядом свое отражение в зеркале заднего вида. Теперь он спокоен. Водитель делает еще поворот, и металлическая вещица со слабым позвякиванием скользит назад к бедру Эрла. Он поднимает ее и с любопытством рассматривает. Это колокольчик. На колокольчике вырезаны его имя и несколько дат. Он узнает первую — год своего рождения. Но вторая дата не говорит ему ничего. Абсолютно ничего.

Поворачивая колокольчик в руках, он замечает пустое место на запястье, где обычно у него были часы. Там маленькая стрелка, указывающая вверх по руке. Эрл смотрит на стрелку, потом начинает закатывать рукав.

«Ты когда-нибудь опоздаешь на собственные похороны», — говорила она. Помнишь? Чем больше я об этом думаю, тем более банальным мне это кажется. В конце концов, каким идиотом надо быть, чтобы торопиться к финалу собственной жизни?

И откуда мне вообще знать, что я опаздываю? У меня больше нет часов. Я не знаю, куда мы их дели. Да и на кой черт вообще тебе часы? Антиквариат, который мертвым грузом оттягивал твое запястье. Символ тебя прежнего — того, который верил во время.